Макс Брод
Отчаяние и спасение в творчестве Франца Кафки
Как вообще дело могло дойти до дискуссии о перестановке двух глав романа, которую мой оппонент считает возможной еще и для второй и четвертой глав, правда, толком не мотивируя этого?
Кафка сначала записал роман в тетрадях подряд, но потом вырвал страницы с отдельными главами и каждую главу вложил в свой конверт. Есть лишь единственная общая страница, содержащая начало четвертой и конец третьей главы. То, что Кафка вычеркнул на этой странице, он переписал вновь, чтобы вложить в конверт с третьей главой, — частично в виде сокращений, частично застенографировав своим совершенно особым методом. Таким образом он разделил третью и четвертую главы. Возможно, он намеревался, как я уже много лет назад объяснил в послесловии к третьему изданию «Процесса» (и это объяснение перепечатывалось во всех последующих изданиях), вставить между двумя вырванными и ставшими самостоятельными главами что-то новое, что собирался написать. Однако он так и не написал этого! В том, что глава четвертая (по моей нумерации) следует за третьей, можно убедиться, просто глянув на рукопись. И нет ни малейшего рационального основания называть четвертую главу второй (как это делает Эйтгерспрот). Расставляя главы, я в первую очередь придерживался порядка, в каком бумаги лежали в архиве. Кроме того, точный путь указывают здесь и стенографические дублеты. Когда же в отдельных конвертах с главами бумаги лежали в беспорядке, я мог располагать их по смыслу а также опираясь на свои ощущения и память, потому что Кафка читал мне большую часть романа, некоторые эпизоды даже дважды (при втором чтении присутствовали также Феликс Вельч и Оскар Баум). На свои ощущения при расстановке глав я вынужден был опираться, когда решал, какую главу счесть завершенной и вставить в текст (ср. восьмую главу), а какую как незаконченную и состоящую из отрывков отнести к «приложению». Первоначальная последовательность глав имеет точное документальное подтверждение в случаях, когда Кафка случайно начинал новую главу на той же странице, где закончил предыдущую. Зачеркивание конца предыдущей главы значит только, что в будущем он предполагал сделать какую-то вставку между этими главами (но потом так и не написал ее). Такой стык начала и конца главы, в котором однозначно видна первоначальная и единственно реальная связь, между третьей и четвертой главами как раз есть.
Другой пример: профессор Эйтгерспрот утверждает, что фрагмент «Прокурор» — нечто вроде пролога. Но в рукописи он записан на обратной стороне листа, лицевая сторона которого содержит тридцать три заключительных строчки седьмой главы. «Прокурор», оставшийся фрагментарным, — не пролог. Если бы он был закончен, его бы следовало поставить после седьмой главы.
Желание Эйттерспрота вставить незаконченные мелкие фрагменты глав в текст романа к поиску истины имеет примерно такое же отношение, как если бы кто-то вознамерился поставить «Паралипомены» к «Фаусту» Гете на вполне определенное место в самой трагедии. Я, как уже упоминалось, счел более корректным собрать эти крохотные фрагменты, где четко не ощущается ни одной вполне определенной черты какого-либо персонажа, в приложении под заглавием «Фрагменты» — подход, вероятно, единственно правильный и с филологической точки зрения.