Франц Кафка

Анжелика Синеок

Цензурная судьба Кафки в России

Власть всегда опирается на цензуру, явную или скрытую. В свою очередь, всякая цензура зиждется на власти. Их общая цель — поставить слово на службу утилитарным интересам. Цель поэта, философа — прямо противоположная — утвердить ничем не ограниченное господство логоса. Поэт, стремящийся постичь природу власти, ее механизмы, рано или поздно столкнется с цензурой. В случае с Францем Кафкой (1883-1924) неизбежность этой встречи была предопределена.

Лауреат Нобелевской премии австрийский писатель Э.Канетти справедливо охарактеризовал Кафку как «величайшего среди поэтов эксперта по вопросам власти»¹. Глубокая, даже мистическая, причастность Кафки к «проклятому вопросу» уходящего века — вопросу власти — сделала тернистым его путь к русскому читателю. Перипетии вокруг издания и популяризации кафковского наследия в СССР поразительно соотносятся с логикой событий в произведениях писателя; невольно создается впечатление, что он их предвидел и заранее «прокомментировал».

Подобно герою «Процесса» Йозефу К., Кафка оказался в положении без вины виноватого: статус «классово чуждого» художника в лучшем случае сулил перспективу обрести «мнимое оправдание» или стать жертвой «волокиты». В разъяснениях, вложенных Кафкой в уста портретиста Титорелли, пророчески проступают «судьбы» его творчества в России:

«При мнимом оправдании документация сама по себе не изменилась, она лишь обогатилась свидетельством о невиновности, временным оправданием и обоснованием этого оправдательного приговора... Документы, как этого требует непрерывная канцелярская деятельность, пересылаются в высшие инстанции, потом возвращаются обратно в низшие и ходят туда и обратно, из инстанции в инстанцию... но вполне возможно, что оправданный вернется из суда к себе домой, а там его уже ждет приказ об аресте», а «волокита состоит в том, что процесс надолго задерживается в самой начальной его стадии. Чтобы добиться этого, обвиняемый и его помощник ... должны поддерживать непрерывную личную связь с судом».

История Кафки в России до мельчайших нюансов совпадает с мытарствами его героя. В роли «адвокатов» и «помощников» перед лицом карающего «суда» — цензуры — выступают критики и переводчики, по полной программе использовавшие набор перечисленных выше средств. Отнюдь не чужда им и стихийная фантасмагоричность кафковских романов: первое упоминание имени Франца Кафки на страницах отечественной печати в 1922 году лишь формально соответствует действительности. В журнале «Современный Запад» появилась статья А. Гвоздева «Экспрессионизм в немецкой драме», где наряду с Максом Бродом в качестве драматурга фигурирует некий Ф. Кафка. Сведения для написания статьи явно позаимствованы из той немецкой книги по истории литературы, о которой Кафка не без юмора сообщает в письме к М. Броду: «Меня даже похвалили, хотя лишь наполовину, как Франца Кафку (наверное, Фридрих Коффка), который как будто бы написал хорошую драму»².

Такая путаница как раз и удивительна: при жизни Франц Кафка издал только несколько сборников коротких рассказов. Основные произведения писателя — романы «Америка», «Процесс», «Замок» — увидели свет в 1925 — 1927 годах, а дневники с драматургическими набросками и того позже.

К этому времени советское литературоведение и литературная критика были уже далеки от беспристрастных эстетических суждений и оценок. Открытие и утверждение новых имен, оригинальных идей становится занятием малоперспективным и небезопасным. Сравнение литературного процесса на Западе и в СССР — явно не в пользу последнего; Кафке до такой степени «не место» в идеологизированных рефлексиях, что единственное — ошибочное — упоминание о нем в ставшем библиографической редкостью журнале воспринималось как чудо и ввело в заблуждение даже такого вдумчивого исследователя, как Мариэтта Чудакова³.

В 30-е годы творчество писателя обретает широкую известность и популярность в Европе. Но на страницах советской печати — включая «орган международного объединения революционных писателей» журнал «Интернациональная литература», выходивший с 1933 по 1941 г., — имя Кафки не встречается ни разу. Подобная ситуация сохраняется и в 40-е — начале 50-х годов. По справедливому замечанию Т.Мотылевой, в отечественной литературно-художественной критике сталинского периода наблюдается «обилие закрытых зон и заминированных полей — к тому-то не привлекать внимание, о том-то не говорить, того-то не цитировать, не анализировать, и это не давало возможности серьезно разобраться в новейших течениях западного искусства»⁴.

Другими словами, «процесс» над Кафкой велся в обратном порядке, и потому началом его на поверку оказывается то, что было в конце «процесса» романного — «зарезывание» главного персонажа. А вот обстоятельный разговор о Кафке, открытый «суд» над ним, сопровождаемый «мнимым оправданием» и «волокитой», разворачивается на страницах отечественной периодической печати уже во второй половине 50-х годов. Имя Франца Кафки поначалу «вводится в оборот» путем беглых упоминаний в негативном контексте; затем потихоньку «пробиваются» обстоятельные литературно-критические публикации как с отрицательными, так и положительными оценками творчества писателя⁵.

То обстоятельство, что на первых порах Кафка именовался исключительно как «разложенец» и «декадент», объясняется несколькими причинами. Начинать разговор с отрицательных оценок наследия писателя было куда «перспективнее», чем с положительных — это не вызывало со стороны цензуры излишних нареканий. К тому же, многие литературоведы и критики, не имея возможности познакомиться с кафковским творчеством, получали информацию о нем из европейской и американской периодики, обычно — из театральных рецензий на спектакли по его произведениям.

Ошибочное прочтение этих рецензий во многом предопределило отношение к писателю: «Кафковская повествовательная ткань и сама по себе необычна. Сжатие в пьесу эту необычность еще усиливает. А о газетном пересказе драматического сюжета и говорить нечего. Тому, кто не знает исходного прозаического текста, он способен показаться либо бессмысленным, либо, и того пуще, угрожающим»⁶. Данная ситуация представляется вполне закономерной: путь Кафки в Россию начался с казуса вокруг его ненаписанных драм и продолжился в театрально-фантасмагорическом духе.

При этом популяризаторы Кафки активно пользовались эзоповым языком. Идеологические запреты, вынужденная осторожность повлияли на интенсивность процесса освоения кафковского наследия в нашей стране. И если австрийский журнал «Literatur und Kritik» в течение одного года сумел развернуть на своих страницах широкомасштабную дискуссию о писателе⁷, то журналам «Иностранная литература» и «Вопросы литературы» на это понадобилось десять лет. Впрочем, указанный «срок» является «средним»: Л.Фейхтвангера, к примеру, нельзя было печатать в течение двадцати лет из-за шутки в адрес «человека с усами» в книге «Москва, 1937». Примерно столько же пролежал в издательских столах перевод книги К.Э.Портер «Корабль дураков», якобы «не свободной от сионизма»⁸.

Словом, «приговор не выносится сразу, но разбирательство постепенно переходит в приговор» («Процесс»). В тогдашнем цензурном ведомстве — Главной редакции художественной литературы Комитета по печати при Совете Министров СССР — ко многим зарубежным писателям относились с недоверием: основное внимание уделялось не художественным и нравственным достоинствам произведений, а политической позиции, мнениям, высказываниям авторов⁹. Серьезную роль в издании/неиздании того или иного зарубежного писателя играло его отношение к «прогрессивной» эстетике реализма вообще и соцреализма в частности¹⁰.

Данная ситуация до смешного напоминает процедуру «допросов», которой так стремились избежать главные герои «Процесса» и «Замка». В наследии Кафки, не дожившем до утверждения эстетики социалистического реализма, не сохранилось каких-либо свидетельств о предпочтении определенных литературных методов и направлений. «Должной» политической активности Франц Кафка также не проявил. И если Т.Манн эпопеей «Иосиф и его братья» «выбил миф из рук фашизма», то Ф.Кафка подобной «удачной» фразы не обронил. Более того, бытует вполне резонная точка зрения, что Кафка — антипод воинственно-материалистического образа мысли и действия¹¹.

В общем, согласно критериям Главлита, этого седого кормчего советской литературы, Франц Кафка — очень «ненадежный» автор. Популярность его творчества на «капиталистическом» Западе еще более усугубляла ситуацию, складывающуюся явно не в пользу изданий его книг в СССР. Тогдашним апологетам и издателям Кафки пришлось немало потрудиться над тем, чтобы подогнать его под фасон «прогрессивности». Большинство из них на основании анализа творчества и биографии писателя пытались выявить черты «советского» Кафки¹² и совсем уж немногие отваживались доказывать его причастность реализму¹³. Для того, чтобы дать художественное описание трудностей, которые приходилось преодолевать «адвокатам» Кафки, настойчиво-осторожного характера их действий, лучше всего воспользоваться цитатой из самого Кафки:

«Адвокаты собрались на лестничной клетке и стали советоваться, что им делать. В конце концов они договорились измотать старичка. Стали посылать наверх одного адвоката за другим, те взбегали по лестнице и давали себя сбрасывать оттуда при довольно настойчивом, но, разумеется, пассивном сопротивлении, а внизу их подхватывали коллеги» («Процесс»).

В 60-е годы попытки напечатать Кафку не прекращаются. В 1962 году «сорвалась» публикация в журнале «Иностранная литература» рассказа «Отчет для Академии», анонсированного в «ИЛ» N11 за 1961 г. — Кафка значился в числе 12-ти авторов, особо рекомендуемых читателям редакцией. Хотя для публикации и был выбран один из самых «безобидных» рассказов писателя, редколлегия не учла следующее обстоятельство: главным героем рассказа выступает ставшая профессором обезьяна, в довольно иронических тонах повествующая, как она превратилась в человека. Образ обезьяны в глазах цензуры был вместилищем крамольного содержания; за ним усматривалась некая поэтика вольнодумства.

Например, в одной из постановок московского Театра Обозрений драматурга и режиссера В.Типота сезона 1929/30 года получила известность сценка, в которой актеры, загримированные под обезьян, пели сатирические куплеты. По воспоминаниям дочери В.Типота, «сценку хотели вообще снять, но потом оставили, покорежив текст. Велели убрать портрет «обезьяньего главаря», к которому обезьяны обращались со словами: „Ах, не лишай ты нас хвоста!“»¹⁴. В 1946 г. имел место прецедент с рассказом М. Зощенко «Похождения обезьяны», закончившийся разносным постановлением ЦК ВКП(б) и изгнанием автора из Союза писателей. Цензура шуток не любила, в особенности гримасничанья, провоцирующего многоликие политические прочтения.

«Великое чувство свободы — всеобъемлющей свободы — я оставляю в стороне. (...) Нет, я не хотел свободы. Я хотел всего-навсего выхода — направо, налево, в любом направлении, других требований я не ставил; пусть тот выход, который я найду, окажется обманом, желание было настолько скромным, что и обман был бы не бог весть каким», — такого пафоса «Отчета для Академии» идеологизированное сознание принять не могло.

1 - Канетти Э. Другой процесс. Франц Кафка в письмах к Фелице //Иностранная литература. 1993. N7. С. 176.

2 - Кафка Ф. Дневники и письма. М., 1995. С. 342.

3 - См.: См.: Тынянов Ю. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 444.

4 - Мотылева Т. Зарубежный роман сегодня. М., 1966. С. 101.

5 - См.: Затонский Д. Смерть и рождение Франца Кафки //Иностранная литература. 1959. N2. С. 202-212; Копелев Л. Сердце всегда слева. М., 1960. и др.

6 - Затонский Д. Хватит бояться Франца Кафки //Новое время. 1988. N 18. С. 42.

7 - См.: Шлапоберская С. Традиция и современность в австрийской литературе //Иностранная литература. 1967. N 3. С. 270-272.

8 - Западная литература ХХ века и задачи критики //Вопросы литературы. 1988. N6. С.68.

9 - См.: Там же. С. 23.

10 - См.: Зарубежная литература ХХ века и задачи критики //Вопросы литературы. 1989. N2. С. 72.

11 - См.: Carrouges M. Franz Kafka. Labergerie, 1949. Р. 76-78; Батай Ж. Литература и зло. М., 1994. С. 104-118.

12 - См.: Орлова Р. Правда невероятного //Иностранная литература. 1961. N5. С. 259-262; Рюриков Б. О пользе споров и вреде предвзятости //Иностранная литература. 1964. N2. С. 227-231; Затонский Д. Кафка без ретуши //Вопросы литературы. 1964. N5. С.65-109; Он же. Франц Кафка и проблемы модернизма. М., 1965. и др.

13 - См.: Днепров В. Устарело ли классическое искусство? (Из опыта западного романа) //Иностранная литература. 1965. N2. С. 149-171; N3. С. 186-204; Он же. Черты романа ХХ века. М.-Л., 1965; Бурсов Б. Реализм вчера и сегодня. Л., 1967.

14 - Соколова Н. В зеркале смеха. Литературно-театральный юмор первой половины 30-х годов //Вопросы литературы. 1996. N 3. С. 365.